Быстро сориентировавшись на месте, стражники поволокли буянов на улицу. Народ особо не сопротивлялся. Даже те, до кого не дотянулся гнусный дым. Похоже, сопротивление властям тут было не в моде. При этом стражники матерились на чем свет стоит и щедро награждали покорных граждан тычками, пинками и подзатыльниками.
Кто-то попытался сдернуть Серегу со стола. Не разобравшись в ситуации, Одинцов саданул наглеца сапогом в лицо. Судя по сдавленному вскрику, попал. Правда, тут же он увидел, что лучше бы так не делал. Пострадавшим оказался один из стражников. От неожиданности, а главное, от борзости нарушителя, стражник выронил алебарду и схватился за ушибленное место. Из-под пальцев побежала кровь. Знатно приложил. По-другому Серега и не умел.
Коллеги стража порядка ужасно разозлись. Сергея схватили за руки и за ноги. Не церемонясь, сдернули со стола да ради убедительности пару раз саданули кулаком промеж глаз.
Одинцов понял, что лучше всего послушаться и не оказывать сопротивления при задержании. Закон на их стороне. Еще рубанут алебардой по шее. Потом скажут, что так и было. Лучше уж разобраться во всем в более спокойной обстановке.
Из-за барной стойки выскочил щупленький мужичонка, видно хозяин трактира, и заголосил:
— Разорили! Обидели! Унизили! Справедливости и возмездия прошу.
Один из стражников, видно старший по званию, подошел к нему и спросил:
— Кто смутьян и зачинщик всей этой драки?!
Почему-то Серега даже не сомневался в ответе трактирщика.
— Да вот он! — сказал хозяин да показал пальцем на висящего в цепких руках стражи Одинцова. — Поел, выпил да деньгами фальшивыми заплатить пытался. Вот егеря и вмешались в непотребство это.
— Разберемся. Накажем, — заверил трактирщика старший и повернулся лицом к Сереге.
Тот ничего не успел сказать, потому что в следующее мгновение пришедший в себя стражник отомстил обидчику и крепко приложил Серегу плоской стороной алебарды по голове.
В глазах у Одинцова потемнело, ноги подкосились, и он рухнул в беспамятстве.
Утром Серега обнаружил, что в соседних камерах полно народу. Кое-кого он даже узнал. Его, впрочем, тоже. Несмотря на то, что хозяин трактира все убытки решил на него повесить, стражники все же прихватили парочку егерей, трех громил, активно участвовавших в потасовке, да трех разбойников, любителей холодного оружия. Всю ночь они проспали под воздействием гнусного дыма, а поутру очухались. Только вид у них был очень несчастливый. Голова, видать, раскалывалась, а увидев по соседству причину всех своих бедствий, и вовсе огорчились. Одинцов услышал о себе массу нового и интересного, только вот почему-то до ужаса однобокого. Все больше про свои сексуальные пристрастия да всей его семейки, начиная от матери, заканчивая несуществующими сестрами.
— Слышь, Сергей, а я смотрю — ты очень популярен, — оценил эти высказывания Лех Шустрик и довольно улыбнулся.
Серега ничего не ответил, лишь поудобнее, если это было только возможно, расположился на нарах и стал ждать, как дальше судьба повернется. Все равно за решеткой много не навоюешь.
Вскоре утихомирились и его враги.
Но не все.
Один из бравых егерей подошел к краю камеры, взялся руками за решетку, словно решил ее выломать, и прижался лицом к прутьям. И без этого не красавец, сейчас выглядел вообще страшно. Бледное вытянутое лицо, большие водянистые глаза, толстый нос, расплющенный о прутья, тонкие губы и грязная пакля волос. В дополнение ко всему под глазом впечатляющий синяк да старый зарубцевавшийся шрам, протянувшийся вдоль горла, словно кто-то пытался сделать ему колумбийский галстук, но неудачно. Пациент выжил.
— Слышь, смертник, ты откуда такой красивый нарисовался? Я тебя, человечек, на всю жизнь запомнил. Ты теперь знай, что Гурт Гнилушка тебя вовек не забудет. Когда я отсюда выйду, мы с тобой обязательно по душам поговорим.
— Гнилушка, отстань от человека. Ты-то отсюда, может, и выйдешь, а вот он вряд ли, — произнес один из егерей.
И камеры взорвались хохотом.
Одинцов на них внимания не обращал. Пусть гогочут. Все равно правда на его стороне останется.
В конце коридора показался ночной тюремщик. Он был не один, а в компании трех стражников, вооруженных алебардами, и богато одетым господином. Его достаток легко можно было определить по дорогому камзолу с надутыми рукавами и золотыми пуговицами, массивной золотой цепи с медальоном, меховой шапке с двумя хвостами и плащу, спускавшемуся к сапогам. Тюремщик семенил подле него и, судя по заискивающему тону, прогибался изрядно.
— Князь Боркич, какая радость, что вы к нам заглянули. А мы уж и не ждали вас так скоро. Помнится, на прошлой неделе вы к нам приходили за товаром. Мы уж и не чаяли…
— Да как не зайти-то, когда по всему городу слух такой идет. Про бойца бесподобного, который всю таверну старого хмыря Микулы по бревнышку раскатал. Если бы не наши несравненные стражи порядка, он бы и дальше пошел колобродить по окрестным кабакам.
Голос у князя был грубый с придыханием, но чувствовалось, что он себе цену знает.
— Есть у нас такой. Есть. Недавно доставили. Пока сидит тише воды, но глаза злые, чистый зверь, — поддакнул тюремщик, забегая вперед князя, чтобы дорогу показывать. Но князь и без него неплохо ориентировался.
Серега внимательно прислушивался к разговору гостей и не сразу заметил, что все обитатели камер смотрят пристально на него. С чего бы такая популярность?
— По твою душу идут, — успел ему шепнуть Лех.